«Фея волшебного
ситечка»
Не бывает скучных мест. Бывают
скучные люди. Феодосия подарила миру одного из самых странных
романтиков — Грина (Александра Степановича Гриневского). Человек,
который не имел практически ничего. Человек беспредельно одинокий,
живший в крымском пространстве и выпавший из российского имперского
и советского времени. Читая книги Грина, нельзя сказать, когда и
где они написаны. Это могло быть любое время и любое место. Если
Жюль Верн рвался вперед и постоянно опережал время, подсказывая ему
технические новации и их применение, то Грин всегда рвался
«внутрь-и-в-сторону».
Один из романов Грина
называется «Дорога никуда». Название отчасти символическое. Роман
жизни самого Грина можно было бы назвать «Дорога…», где в конце
нельзя ничего поставить. Не ясно, откуда взялось то, о чем писал
Грин. Ни биография, ни внешнее окружение не могли привести к
написанию того, что написано...
…Петербургская барышня, окончившая с золотой
медалью гимназию, а затем Высшие женские курсы, неожиданно для
родных и близких решила спасать заключенных революционеров
(жертвенность тогда была в моде). Путь спасения был таков: найти
томящегося в тюрьме «жениха» и объявить себя «невестой». Так
Верочка Абрамова нашла Александра Грина, заключенного в одиночную
камеру Выборгской тюрьмы. В то время будущий писатель увлекался
революционными идеями эсеров. «Жених» и невеста» стали обмениваться
письмами.
И вот встреча весной 1906 года в
пересылочной тюрьме перед отправкой в Сибирь. «Это свидание с
незнакомым человеком, на днях отправляющимся в далекую ссылку, было
для меня обычным делом, – писала Вера Абрамова. – Я от него ничего
не ожидала. Думала, что этим свиданием окончатся наши отношения с
Гриневским и другими «женихами». Однако оно кончилось совсем
по-иному».
Грин неожиданно поцеловал руку миловидной
барышне, и она растаяла. «До тех пор никто из мужчин, кроме отца и
дяди, меня не целовал; поцелуй Гриневского был огромной дерзостью,
но вместе с тем и ошеломляющей новостью, событием».
Вера Абрамова передала заключенному чайник,
кружку и провизию и стала ожидать весточек от него. Пришло письмо с
ошеломительными словами: «Я хочу, чтобы вы стали для меня всем:
матерью, сестрой и женой». А вслед за письмом на пороге ее дома
появился ОН – бывший арестант, бывший ссыльный, человек, сбежавший
из Сибири в Петербург.
Он сбивчиво и горячо принялся объяснять Вере
Абрамовой, почему он сбежал. «Слушая рассказ Александра
Степановича, я думала: «Вот и определилась моя судьба: она связана
с жизнью этого человека. Разве можно оставить его теперь без
поддержки? Ведь из-за меня он сделался нелегальным».
У нелегала Грина был чужой паспорт на имя Алексея
Мальгинова, но что это могло изменить в жизни двух влюбленных?
Сначала они жили порознь и встречались тайно. А потом Верочка стала
жить с Грином открыто, чем, естественно, привела в ужас отца,
добропорядочного петербургского чиновника. Он отрекся от дочери. «Я
стала действительно отрезанным ломтем, как он и предсказывал», –
записывала Вера.
27 июля 1910 года полиция накрыла сбежавшего
преступника. А как же Вера? Ведь она, по существу, не жена. И тогда
Грин в доме предварительного заключения пишет прошение с просьбой
обвенчаться со своей избранницей. Разрешение было дано. А 31
октября того же года новоиспеченный муж отправился в арестантском
вагоне к месту новой ссылки, в Архангельскую губернию. В соседнем
же вагоне – вагоне первого класса – ехала уже в качестве законной
супруги Вера Павловна.
Почти два года прожили супруги в ссылке, которая
закончилась разрывом. «Грину нужна была очень сильная рука, а у
меня такой руки не было», – объясняла Вера. Они расстались. Все
оставшиеся годы Грин хранил портрет Веры Павловны в рамке из
светло-серого багета.
Но Ассолью для Грина
стала не Вера, а другая женщина – мужественная и отважная. «…У меня
было чувство, что только я с ним дышу всем существом своим, что
больше ничего мне в жизни не надо, как только быть около него,
заботиться о нем. Это была пристань сердца», – так писала о Грине
Нина Миронова. Грин и Нина познакомились в феврале 1917 года в
редакции газеты «Петербургское эхо».
Ей было 23, ему 37. Поженились в 1921 году. Нина была рядом с
писателем до самой его смерти. Именно последние 11 лет оказались
самыми счастливыми в судьбе Грина. Возможно, не будь Нины, мы бы не
увидели ни «Алых парусов», ни «Бегущей по волнам», ни
«Фанданго».
"Ты будешь
большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет
алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется,
рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный
корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу,
удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там. Корабль подойдет
величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки;
нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая
лодка. - "Зачем вы приехали? Кого вы ищете?" - спросят люди на
берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять
и протягивать к тебе руки. - "Здравствуй, Ассоль! - скажет он. -
Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти
тебя навсегда в свое царство. Ты будешь там жить со мной в розовой
глубокой долине. У тебя будет все, чего только ты пожелаешь; жить с
тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не
узнает слез и печали". Он посадит тебя в лодку, привезет на
корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит
солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с
приездом.
- Это все мне? -
тихо спросила девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли
доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так;
она подошла ближе. - Может быть, он уже пришел... тот
корабль?"
Современникам Грин казался мрачным, угрюмым человеком.. Александр
Степанович действительно был замкнут, тяжел в общении. Кроме того,
сильно прикладывался к бутылке.
С этой
грязью и с этим несчастьем, с этими изменами и пьяным
беспамятством, в котором человек над собою не властен, сталкивалась
и первая жена Грина Вера Павловна Калицкая, и вероятно в одну из
таких, "гезовских" минут поняла, что жить больше с Грином не может.
Недаром в ее воспоминаниях есть фраза: "Признание А.С.,
оправдывающее мой разрыв с ним". Нина Николаевна не могла Грина
бросить и находила в себе силы всё дурное преодолевать.
Уже после смерти Александра Степановича признавалась ей: "Иногда
вспоминаю нашу с Вами встречу у Казанского собора после того, как
Вы одно время собирались уйти от Ал.Ст. Я ее помню, потому что
тогда меня удивили Ваши слова: "Я не могу уйти, потому что если я
уйду, то он умрет под забором!"
Муза
писателя – «Фея волшебного ситечка» (так ее называл Грин,
читая ей рукописи и, как сквозь ситечко, пропуская через нее
прочитанное) – прощала ему все: и колючий характер, и пьянство, и
безденежье. Впрочем, на то она и Фея – чтобы прощать. Ее волшебной
силой была доброта.
Нина
стала Ассолью для Грина. Она спасла его от нищеты, алкоголизма и
болезни, увезла его в 1924 году из голодного Петрограда в
Феодосию.
Советская власть писателя не любила. И дело тут не в
идеологических разногласиях. Нет, Грин вел себя еще хуже: эту
власть «крымский затворник» просто не замечал – она казалась ему
мифической, иллюзорной (в отличие от увиденных им во сне городов –
Лисса и Зурбагана). Пока вся страна, в муках и жертвах, рвалась к
социальной утопии, Грин в одиночку создавал свой «Блистающий мир».
Прекрасный и... реальный. Доказательством его реальности является
то, что гриновский мир жив и сегодня – в наших мыслях и душах. А
вот советской власти, считавшей Грина пустым сказочником, давно уже
не существует. Советский Союз развалился. Страна Гринландия –
нет.
В 1931 году супруги переехали из Феодосии в Старый Крым. К тому
времени Грина уже совсем перестали печатать, в писательский союз
так и не приняли. В этой стране его вообще не считали писателем.
Скорее сумасшедшим, юродивым.
Как и
положено мечтателю, он умер у моря. Как и положено романтику – в
полной нищете.
Александр Сергеевич Грин скончался в июле 1932 года от рака
легкого. Нине Грин было 38 лет.
Ассоль проводила его в последний путь.
После
смерти мужа на долю Нины Грин выпало множество тяжких
испытаний.
Она
отдала всю свою жизнь памяти Грина, добилась постановления
Совнаркома об открытии в 1941 году в Старом Крыму музея писателя.
Но грянула война. Нина оказалась на оккупированной немцами
территории.
В
феврале 1946 года выездной сессией военного трибунала
Симферопольского округа Нина Николаевна Грин была приговорена по
статье 58-1 «а» к десяти годам лишения свободы с поражением в
правах и конфискацией имущества.
Она отбыла почти весь срок - ее освободили по амнистии со снятием
судимости в сентябре 1955 года.
В заявлении Н. Н. Грин Генеральному прокурору СССР подробно описана
вся эта трагическая история.
«Немецкая оккупация, - говорится в документе, - застала меня в
Старом Крыму, где я жила со старухой-матерью и работала медсестрой
в местной солнцебольнице. Оккупация была неожиданной, и когда я
хотела бежать, было уже поздно, и. как многим другим жителям
Старого Крыма, мне пришлось остаться, -не потому что хотела, а
потому что не имела возможности выехать.
Никаких средств к существованию, кроме зарплаты, у меня не было, и
война застала меня врасплох.
К ноябрю 1941 года мы с матерью уже основательно голодали. К этому
времени я перенесла длительный, очень тяжелый приступ грудной жабы,
а у матери появились первые признаки психического заболевания,
которое быстро прогрессировало.
В последних числах января 1942 года кто-то из местных жителей,
работающих в управе, предложил мне место корректора в небольшой
типографии, открытой городской управой. Типография печатала
различные бланки, необходимые для работы управы и старостатов, а
позже - по просьбе жителей деревень -краткие календари.
Голод, крайнее физическое истощение и упадок сил после тяжелой
перенесенной болезни вынудили меня это предложение принять».
За попытку избежать голодной смерти было уплачено десятью годами
жестокой лагерной жизни.
Когда-то, еще при жизни Грина, местные жители, узнав о
его болезни, несли в дом самые разные продукты. Приносили даже
самый дефицитный товар - чай. Нину Николаевну порой останавливали
на улице: «Вы уж не обижайтесь, у вас, слышно, больной чай любит,
передайте ему, пожалуйста».
Но война свела на нет любое милосердие. Плохо себя чувствовала
мать. И Нина Грин решилась. Появилась работа, а вместе с ней
хлебный паек и два обеда в общественнсй столовой.
Летом 1942 года в типографии стал печататься бюллетень со сводками
и хроникой.
«Само название «Бюллетень Старо-Крымского района», - отмечается в
заявлении Н. Грин, - определяет его содержание - военные сводки за
неделю, различные объявления и перепечатки из центральной крымской
газеты «Голос Крыма»... Самистоятельных статей (в течение короткого
времени, что я печатала бюллетень) не было.
Сама я не писала ни одной строчки, выполняя только строго
техническую часть работы. И от жителей не принимала никаких статей,
объясняя им, что в бюллетене статьи не помещаются, ..
«В связи с наступлением советский войск бежала из Крыма в
Германию», - сказано обо мне в отказе от реабилитации. Я не
«бежала» в Германию. В 1944 году умерла моя мать. После ее смерти я
уехала не в Германию, а в Одессу, где жили мои друзья, а в Германию
я была насильно увезена немцами, так же, как и несколько сот
советских граждан вместе со мною. Я приехала в Одессу на пароходе,
и прямо с парохода меня и других снял отряд немецких солдат и
привел в большой дом, где помещалось около 800 человек. Все выходы
из дома строго охраняли немецкие солдаты и в город не выпускали.
Через несколько дней всех нас отправили на машинах на вокзал,
погрузили по 36 человек в товарный вагон и в каждый вагон поместили
по 2 солдата с оружием, которые провожали нас группами даже в
уборную. Через Румынию нас перевезли в Германию, где распределили
по рабочим лагерям».
Нина Грин находилась в лагере под Бреслау. Уже в 1945 году, когда
очевидным стал конец войны, лагерь сожгли, а пленных погнали на
Запад. По дороге, во время бомбежки, воспользовавшись паникой, Грин
спряталась в груде мусора, а затем добралась до наших.
Встретили ее, разумеется, настороженно. Долго шла проверка в
репатриационном лагере. Наконец разрешили вернуться на родину.
В октябре 1945 года Грин вернулась в Старый Крым. «...Там хорошо,
но мое плохое мне дороже, чем это хорошее. Познала всю жестокость
тоски по родине и никому не желаю ее пережить». Она знала, что ее
не пощадят, тогда даже за неосторожно оброненное слово не щадили,
сама явилась в МГБ и сказала: «Я пришла арестовываться». В ее
судьбе долго не разбирались. Следователь, который вел дело, заявил
напрямую: «Государству важны не причины, заставившие совершить
преступление, а важно само преступление».
Главное обвинение - работа на немцев в Крыму и в Германии. В расчет
ничего не принималось. Даже тот факт, что во время войны Нина Грин
спасла тринадцать человек от расстрела. А было это так.
Осенью 1943 года в Старом Крыму убили немецкого офицера. Фашисты
взяли 13 заложников. Жена одного из арестованных прибежала к Нине
Николаевне. Та бросилась в управу, стала умолять городского голову
поручиться за заложников. Получив нужней документ, Грин поехала в
Симферополь, куда уже отправили арестованных. Благодаря
заступничеству управы люди были освобождены.
В заявлении Генеральному прокурору СССР есть такие слова: «Всю свою
жизнь после освобождения я посвятила сохранению литературного
наследия моего покойного мужа - писателя Александра Степановича
Грина - и я ношу его имя, имя писателя, чьи произведения с таким
интересом и благодарностью читает наш народ. Я обязана перед его
светлой и чистой памятью приложить все силы к тому, чтобы ни
малейшей теки не легло на это имя - и вот это единственное
обстоятельство диктует мне вновь обратиться к Вам с просьбой о
пересмотре моего дела.
За свое малодушие, за свой страх перед голодной смертью я заплатила
дорогой ценой - я 10 лет лишена была свободы, чести, я пережила
много моральных унижений и так много физических лишений. Но все это
если не забыто, то уже позади, а мотивы отказа в реабилитации мною
не забываются ни на минуту и заставляют еще раз напомнить о
себе.
Я обращаюсь к Вам в надежде, что Вы еще раз проверите мое дело,
учтете те тяжелые условия, в которых я очутилась, и поймете, что
отказ в реабилитации неправилен и несправедлив».
Печорским сокамерникам Нина Грин запомнилась человеком широкой
души. Самое яркое свидетельство тому – посылки, какие ей присылала
в лагерь… первая жена писателя Вера Калицкая. Она была привязана к
Нине Николаевне как сестра. Выкраивала для нее деньги из своей
пенсии и даже специально переписывала произведения Грина.
Бывшие заключенные вспоминают, что Нина Николаевна имела авторитет
у персонала и зэков, даже самых матерых. Ее любили. На лагерной
тумбочке Н. Грин стояла фотография мужа. Каждый вечер она писала
воспоминания о знаменитом писателе. К несчастью, эти записки,
посланные из лагеря брату, были уничтожены им из страха. В это
время как раз началась кампания против Грина-писателя. Нина
Николаевна погоревала... и принялась писать заново.
В
начале 1950 года Н.Н. Грин отправили в Иоссер, а потом в
Астраханский инвалидный лагерь. Последний считался гигантской
могилой. Больные люди не выдерживали перемены климата и умирали.
Нине Грин пришлось коротать время на нарах вместе с блатными. Она и
здесь не сломалась.
В
1970-м она умерла. Только спустя 27 лет в ноябре 1998 года ее
реабилитировали.
Остаток своей жизни Нина Николаевна практически провела в нищете.
Долгое время она получала пенсию в размере 21 рубль в месяц, только
в 1964 году планку подняли до 60 рублей. Но и в этих условиях вдова
известного писателя делала все, что могла, заботясь о домике Грина,
о его творческом наследии, о публикациях его произведений.
Когда
она вернулась из лагеря, то с ужасом увидела: в доме Грина
секретарь горкома партии устроил курятник. Нина Николаевна сделала
невероятное: она добилась возвращения ей домика. Разыскала все, что
было связано с последними днями писателя. И в течение десяти лет
была директором, экскурсоводом, хранителем, уборщицей – все в одном
лице – первого в СССР Дома-музея Грина.
Когда Нина Николаевна скончалась, ее не
разрешили похоронить рядом с мужем.
Через год, в октябре 1971 г., Юлия Первова, Александр Верхман и еще
четверо отважных собрались на старокрымском кладбище. Женщину
поставили, как говорится в таких случаях, на стреме.
Ночью, слава Богу, поднялся страшный ветер, он заглушал стук
саперных лопаток о камни, которых в земле было огромное количество.
«Операция» прошла, если так уместно выразиться, успешно. Старый
Крым спал спокойно, и его стражи порядка ни о чем не догадывались.
«Гроб несли сменяясь. Освещенный огнями с шоссе, он, казалось, плыл
по воздуху. Не исключено, что если бы в эту пору забрел на кладбище
местный житель, то пошла бы гулять по окрестностям легенда о том,
как Нина Николаевна сама себя перезахоронила», — пишет Юлия
Первова. Через год на квартире одного из участников этих событий
был проведен обыск и найден дневник. Всех вызывали, запугивали, но
никого не посадили. То ли решили не афишировать происшедшее, то ли
не смогли подобрать соответствующую статью в Уголовном
кодексе.
Могила
Нины Николаевны Грин на кладбище оставалась пустой, и вплоть до
1993 года практически никто не знал, что под роскошным мраморным
надгробием лежат двое - тот, кто написал "Алые паруса", и та,
которой "Алые паруса" были посвящены...
" Когда на другой
день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа
как уснула, так и осталась лежать на палубе, поборотая вином Грэя;
держались на ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме
с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он
сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным,
неземным голосом, и думал о
счастье..."
http://www.tribuna.nad.ru/modules/news/
http://www.vmdaily.ru/
http://sovremennik.ws/news/
http://grinlandia.narod.ru/index.htm
Картины John Al Hogue
|