«Ах, пани, панове…»

Они познакомились в Польше в середине 60-х годов и пронесли свою дружбу через всю жизнь. Остаётся только гадать, что значила для Окуджавы Агнешка Осецка, но незадолго до смерти он обращается к ней в своих стихотворениях чаще, чем к кому-либо другому. Одинокий и бесконечно уставший человек — таким предстаёт он перед нами в своих последних стихотворениях.

Поверь мне, Агнешка, грядут перемены... 
Так я написал тебе в прежние дни. 
Я знал и тогда, что они непременны, 
лишь ручку свою ты до них дотяни.

А если не так, для чего ж мы сгораем? 
Так, значит, свершится все то, что хотим? 
Да, все совершится, чего мы желаем, 
оно совершится, да мы улетим.

 Была ли Осецка действительно только другом Окуджавы или было между ними что-то большее? Основания для предположений дает хотя бы вольный перевод стихотворения Агнешки «Czy my musimy byc na ty…» — «К чему нам быть на "ты", к чему?..». 

Необходимо, видимо, рассеять распространенное заблуждение, будто стихи Окуджавы, приведенные выше,являются переводом — пусть даже и вольным — стихотворения Агнешки Осецкой… Это не перевод. Осецка упоминает эпизоды глубоко личные, женские, и Окуджава не переводит ее строки, а отвечает на них, точнее, пишет стихи "по мотивам". … Стихи Осецкой, возможно, даже сильнее, пронзительнее стихов Окуджавы. Можно сказать, те просто скомканы. Так бывает, когда мужчина смущен. В своем стихотворении Осецка упоминает совершенно конкретные эпизоды, например: «Ты не обращался ко мне на "ты", когда однажды прибежал один и когда я шепнула тебе — пожалуйста, останьтесь…». Ничего подобного в стихотворении Окуджавы просто нет, оно написано от лица мужчины, написано изящно, но в совершенно общих выражениях («Приятно, что ни говорите, услышать из вечерней тьмы…»), сводящих к нулю всю интимность стихотворения Агнешки Осецкой.

В 1966 году Булат Окуджава написал стихотворение «Прощание с Польшей», посвященное Агнешке Осецкой — польской поэтессе и драматургу, своему большому другу.

Мы связаны, поляки, давно одной судьбою
в прощанье и в прощенье, и в смехе, и в слезах: 
когда трубач над Краковом возносится с трубою -- 
хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах. 

Потертые костюмы сидят на нас прилично, 
и плачут наши сестры, как Ярославны, вслед, 
когда под крик гармоник уходим мы привычно 
сражаться за свободу в свои семнадцать лет. 

Свобода -- бить посуду? Не спать всю ночь -- 
свобода? Свобода -- выбрать поезд и презирать коней?.. 
Нас обделила с детства иронией природа... 
Есть высшая свобода. И мы идем за ней.

Кого возьмем с собою? Вот древняя загадка. 
Кто будет командиром? Кто -- денщиком? 
Куда направимся сначала? Чья тихая лошадка 
минует все несчастья без драм и без труда? 

Прошу у вас прощенья за раннее прощанье, 
за долгое молчанье, за поздние слова... 
Нам время подарило пустые обещанья. 
От них у нас, Агнешка, кружится голова. 

Над Краковом убитый трубач трубит бессменно, 
любовь его безмерна, сигнал тревоги чист. 
Мы -- школьники, Агнешка, и скоро перемена, 
и чья-то радиола наигрывает твист.

…На Марьяцком костеле в Кракове бьют часы, а с более высокой его башни звучит труба. Трубач четырежды играет марьяцкий хейнал. На север, юг, запад и восток разлетается красивая мелодия. И вдруг обрывается на высокой ноте.

С этим связана удивительная легенда Кракова. Согласно ей, когда татары подступили к городу, трубач, обычно собиравший хейналом горожан на молитву, решил предупредить их о нашествии. Он заиграл, а татарский стрелок натянул тетиву лука. Стрела вонзилась трубачу в горло… мелодия оборвалась…

"Прощание с Польшей" в исполнении Галины Хомчик.

 

Моложе Окуджавы на 12 лет, Агнешка Осецка умерла тремя месяцами раньше — 7 марта 1997 года. Осталась аудиозапись, на которой за несколько дней до этого дня смертельно больная Агнешка напевает одну давнюю песенку Окуджавы, когда-то написанную им по её просьбе и на её собственные стихи. Автор около двух тысяч песенных текстов и множества шлягеров, она вспомнила тогда именно эту — «Ach, panie, panowie». Русский перевод Булата Окуджавы:

Гаснут, гаснут костры, спит картошка в золе. 
Будет долгая ночь на холодной земле. 
И холодное утро займется, 
и сюда уж никто не вернется... 

Без листвы и тепла как природа жалка. 
Поредела толпа у пивного ларька. 
Продавщица глядит сиротливо, 
и недопито черное пиво... 

Ах, пани, панове… ах, пани, панове…
Ах, пани, панове,да тепла нет ни на грош.
Что было, то сплыло, что было, то сплыло,
Что было, то сплыло, того уж не вернёшь.

Как теряют деревья остатки одежд, 
словно нет у деревьев на лето надежд. 
Только я пока очень любима, 
и любовь не прошла еще мимо... 

Но маячит уже карнавала конец, 
лист осенний летит, как разлуки гонец. 
И в природе все как-то тревожно, 
и мой милый глядит осторожно... 

-- До свиданья, мой милый, -- скажу я ему,
-- вот и лету конец, все одно к одному. 
Я тебя слишком сильно любила, 
потому про разлуку забыла. -- 

Горьких слов от него услыхать не боюсь -- 
он воспитан на самый изысканный вкус. 
Он щеки моей нежно коснется, 
но, конечно, уже не вернется... 

Вот как звучал этот вариант в исполнении самого Окуджавы (к сожалению,мне удалось найти только один куплет).

Впервые в русском переводе эта песня прозвучала в спектакле «Вкус черешни» — его по пьесе Агнешки Осецкой «Apetyt na czeresznie» поставил в 1969 году Московский театр «Современник». Роль Мужчины и Женщины сыграли Олег Даль и Елена Козелькова. Позже в своих воспоминаниях Осецка написала, какое неожиданное сильное впечатление на неё произвела игра  Олега Даля – его удивительные, как будто подсвеченные изнутри кем-то глаза, его невероятная грациозная кошачья подвижность, его оригинальный неповторимый артистический стиль. Олег тогда показался ей немыслимо слишком молод для героя пьесы и Осецка, во время одной из репетиций, шепнула об этом Окуджаве. « «Не беспокойся, - ответил тот, - вспоминала дальше Осецка – ещё успеет состариться». Не успел… »  

   

 "Ах,пани,панове..." в несколько необычном, но блестящем исполнении Елены Камбуровой.

Окуджава по просьбе Агнешки Осецкой написал тогда четыре песни, одной из которых и была «Ах пани, панове...» и в спектакле её исполнила Гелена Великанова.

"Ах пани,панове..." в исполнении Гелены Великановой...

 

 ... и Галины Хомчик.

Одновременно пьеса «Apetyt na czeresznie» была поставлена и в Польше, и там тоже звучала эта песня Булата Окуджавы — но уже, конечно, не в его переводе на русский язык, а с оригинальным текстом Агнешки Осецкой:

Gasną ognie wśród łąk, biegną chłopcy znad rzek,
chłodna noc, długa noc zawitała na brzeg.
Dzwonią dzwony w samotnym kościele,
nie przyjedzie już nikt na niedzielę…

Jeszcze czynny GS, więcej piwa niż łez,
lecz nie taki już tłok — przeszedł rok — minął rok.
Sennie chwieją się łany rzepaku,
umierają co słabsi wśród ptaków…

Ach, panie, panowie, ach, panie, panowie,
ach, panie, panowie, czemu ciepła nie ma w nas?
Co było, to było, co było, to było,
co było, to było, nie wróci drugi raz.

Ach, panie, panowie, ach, panie, panowie,
ach, panie, panowie, już ciepła nie ma w nas.
Co było, to było, minęło jak miłość,
prześniło, przelśniło — wyśniło się do dna.

 Poczerniały pnie drzew, liście porwał im wiatr,
poznikały gdzieś hen, jak nadziei mych ślad.
Nie złowione figlują szczupaki,
minął rok, znowu rok — byle jaki…

Widzisz, kończy się bal, nie mów mi, że ci żal,
przecież patrzysz nie tak, mówisz «szczęścia nam brak».
Zamarzają na śmierć kartofliska,
wiem, że pora rozstania już bliska.

Umiem cenić twój takt, elegancki twój styl,
kto nauczył cię tak ładnie patrzeć na łzy?
Jeszcze tulisz do ust moją rękę,
lecz zapomnisz mnie jak tą piosenkę.

Żegnaj miły, no cóż, jak się żegnać — to już,
pięknie było nam z tym, lecz za dużo jest zim.
Ja cię może za mało kochałam,
lecz zapomnieć to już nie umiałam.

Польско-русский вариант в исполнении Виталия Петранюка и пани Альдоны Яновской.

 

Перевод Окуджавы иногда называют «вольным», но он, тем не менее, выполнен очень бережно. Пожалуй, некоторые расхождения есть лишь в двух местах.

 Во-первых, в Польше третью строку поют так, как написано выше: «Dzwonią dzwony w samotnym kościele» (буквально — «звонят колокола в одиноком костёле»). Вероятно, по вполне понятной просьбе Окуджавы (песня ведь готовилась у нас к театральной постановке!) Агнешка Осецка заменила эту строчку на такую: «Śpią samotne ziemniaki w popiele» («спит картошка в золе» в переводе Окуджавы).

Во-вторых, у Агнешки Осецкой в последней строфе написано: «Ja cię może za mało kochałam» («может, я тебя слишком мало любила»), тогда как в переводе Окуджавы читаем: «Я тебя слишком сильно любила». Трудно сказать, почему Окуджава счёл возможным написать именно так.

Ещё одно небольшое пояснение к тексту: «GS» — это общепринятое в Польше сокращение от «Gminna Spółdzielnia» (так в народной Польше называлась система торгово-производственных и заготовительных сельских кооперативов). Вероятно, в русском языке эквивалентом GS могло бы являться слово «сельпо», то есть маленький сельский магазинчик, где торгуют всем на свете.

Наконец, о тех словах, которые повторяются и в припеве, и в названии. «Panie» — это обращение к женщинам (во множественном числе; «дамы» или просто «пани»), «panowie» — обращение к мужчинам («панове», «господа»). Взгляните на практически подстрочный перевод стихотворения Агнешки Осецкой (напрасно было бы искать тут очарование и то непередаваемое настроение печали и грусти, которое присуще оригиналу)— и сравните его с поэтическим переводом Булата Окуджавы:

"Гаснут среди лугов огни, бегут мальчишки от рек… холодная ночь, длинная ночь опустилась на берег. Звонят колокола в одиноком костёле… не приедет уж никто на воскресенье… Ещё работает магазинчик — пива больше, чем слёз, но нет уже такой толкотни… год прошёл — минул год. Сонно колыхаются рапсовые поля, и птицы, которые послабее, умирают…

Ах, пани, панове… ах, пани, панове… ах, пани, панове, что ж нету в нас тепла? Что было, то было, что было, то было, что было, то было — не вернётся никогда. Ах, пани, панове, ах, пани, панове, ах, пани, панове, уж нету в нас тепла. Что было, то было, с любовью миновало, приснилось, отсверкало — и выснилось до дна.

Почернели стволы деревьев, ветром унесло их листья, и они исчезли где-то там… как надежд моих след. Резвятся непойманные щуки… минул год, снова год — лишь бы как… Видишь: бал заканчивается, не говори мне, что тебе жаль, ведь ты смотришь не так, говоришь: «Не посчастливилось нам». Совсем замерзает картошка… и я знаю, что уже близится пора расставания.

Я ценю твой такт, твой элегантный стиль — кто тебя научил так красиво смотреть на слёзы? Ты ещё прижимаешь к губам мою руку, но ты забудешь меня, как и эту песню. Прощай, милый, ну что ж поделать… если уж прощаться, так теперь. Нам было чудесно со всем этим… но зим так много… Может, я тебя слишком мало любила — но и позабыть уже не могла.

Ах, пани, панове… ах, пани, панове… ах, пани, панове, что ж нету в нас тепла? Что было, то было, что было, то было, что было, то было — не вернётся никогда. Ах, пани, панове, ах, пани, панове, ах, пани, панове, уж нету в нас тепла. Что было, то было, с любовью миновало, приснилось, отсверкало — и выснилось до дна."

 Вот эта песня в великолепном исполнении польских актёров Кристины Сенкевич и Петра Фрончевского. 

"Ach, panie, panowie, ach, panie, panowie,
ach, panie, panowie, już ciepła nie ma w nas."

"Ах, пани, панове… ах, пани, панове…
Ах, пани, панове,да тепла нет ни на грош."

Использован материал:

http://click.hotlog.ru/?325731

http://www.bokudjava.ru/

http://wierka2001.republika.pl/

Картины художника Vladimir Kush